Радоница.

                      Василий Акимович Никифоров – Волгин
                                    "Радуница"
 
       Есть такие дни в году, когда на время воскресают мёртвые. К таким дням принадлежит и радуница. Она всегда во вторник на второй неделе по Пасхе. В радуницу живые ходят на кладбище христосоваться с погребенными. В этот день грех думать о смерти, ибо все мы воскреснем. Накануне, или рано утром, в церквах служат заупокойную утреню. Она не огорчает, а радует. Всё время поют "Христос воскресе", и вместо "надгробного рыдания" раздается пасхальное: "Аще и во гроб снизшел еси Безсмертне".
     Заупокойную литургию называют "обрадованной". В церковь приносят на поминальный стол пасхальные яйца, куличи и кутью. Всё это по окончании панихиды уносится на кладбище, рассыпается по могильным холмикам для розговен усопших. Радуница — пасха мертвых!
     Хорошее слово "радуница"! Так и видишь его в образе красного яйца, лежащего в зелёных стебельках овса, в корзинке из ивовых прутьев.
     И до чего это чудесны наши русские слова! Если долго вслушиваться в них и повторять раздельно и со смыслом одно только слово, и уже всё видишь и слышишь, что заключено в нём. Как будто бы и короткое оно, но попробуй, вслушайся... Вот, например, слово "ручеёк". Если повторять его часто-часто и вслух, то сразу и услышишь: ручеёк журчит между камешками!
     Или другое слово — "зной". Зачнешь долго тянуть букву "з", то так и зазвенит этот зной наподобие тех мух, которых только и слышишь в полуденную ржаную пору.
     Произнес я слово — "вьюга", и в ушах так и завыло это зимнее, лесное: "ввв-и-ю..."
     Сказал как-то при мне своим басом дворник Давыд: "гром", и я сразу услышал громовой раскат за лесною синью.
     В день радуницы много перебрал всяких слов и подумал с восторженным, впервые охватившим меня чувством:
     — Хорошо быть русским!
     Мы пошли на кладбище. Каждая травинка, каждый распустившийся листок на деревьях и кустах, и всё живое вместе с мёртвым было освещено солнцем. Везде служили панихиды. С разных сторон обширного старинного кладбища долетали голоса песнопений:
     — Со духи праведных скончавшихся....
     --Воскресение день, просветимся, людие...
     --Смертию смерть поправ...
     — Вечная память...
     На многих могилах совершались "поминки". Пили водку и закусывали пирогами. Говорили о покойниках как о живых людях, ушедших на новые жительные места.
     Останавливаясь у родных могил, трижды крестились и произносили:           — Христос воскресе!
     Хоть и говорили кругом о смертном, но это не пугало.
     — Жизнь бесконечная... Все мы воскреснем... Все встретимся... — доносились до меня слова священника, утешавшего после панихиды богатую купчиху Задонскую, недавно похоронившую единственного сына.
     Между могил с визгом бегали ребята, играя "в палочку-воровочку". На них шикали и внушали: "не хорошо", а они задумаются немножко и опять за своё.
     Батюшка Знаменской церкви отец Константин, проходя с кадилом мимо ребят, улыбнулся и сказал своему диякону:
     — Ишь они, бессмертники!…
     — Да шумят уж очень...
     — Нехорошо это... на кладбище...
     — Пусть шумят... — опять сказал батюшка, — смерти празднуем умерщвление!..
     На ступеньках усыпальницы, похожей на часовню, сидел сухощавый и как бы щетинистый старик и говорил сердитым голосом, без передышек и заминок, окружавшим его людям:
     Поминальные дни суть: третины, девятины, сорочины, полугодины, годины, родительские субботы и вселенские панихиды...
     --Это мы знаем, — сказал кто-то из толпы.
     — Знать-то вы знаете, а что к чему относится, мало кто ведает. Почему по смерти человека три дня бывает поминовение его? Не знаете. Потому, чтобы дать душе умершего облегчение в скорби, кою она чувствует по разлучении с телом.
     В течение двух дней душа вместе с ангелами ходит по земле, по родным местам, около родных и близких своих, и бывает подобна птице, не имущей гнезда себе, а на третий возносится к Богу.
     — А в девятый? — спросила баба.
     — В этот день ангелы показывают душе различные обители святых и красоту рая. И душа люто страждет, что не восхотела она на земле добрыми делами уготовить себе жилище праведных...
     В это время пьяный мастеровой в зеленой фуражке и с сивой бородою с тоскою спросил старика:
     — А как же пьяницы? Какова их планида?
     — Пьяницы Царствия Божия не наследуют! — отрезал старик, и он мне сразу не понравился. Все стало в нём ненавистно, даже усы его щетинистые и злые. Мне захотелось высунуть язык старику, сказать ему "старый хрен", но в это время заплакал пьяный мастеровой:
     — Недостойные мы люди... — всхлипывал он, — мазурики! И за нас-то, мазуриков и сквернавцев, Господь плакал в саду Гефсиманском, и на крест пошел вместе с разбойниками!..
     Мне захотелось подойти к пьяному и сказать ему словами матери: слёзы да покаяние двери райские отверзают...
     Старик посмотрел прищуренным вороньим глазом на скорбящего пьяницу, облокотившегося на чей-то деревянный крест, и сказал, как пристав:
     — Не нарушай общественной тишины! Не мешай людям слушать... греховодник!
     ...В течение тридцати дней душа водится по разным затворам ада, а за сим возносится опять к Богу и получает место до Страшного суда Божия...
     И почему такие хорошие святые слова старик выговаривает сухим и злым языком? — думал я. — Вот мать моя по-другому скажет, легко, и каждое её слово светиться будет... Выходит, что и слова-то надо произносить умеючи,чтобы они драгоценным камнем стали...
     Мимо меня прошли две старухи. Одна из них, в ковровом платке поверх салопа, говорила:
     — Живет, матушка, в одной стране... птица.. и она так поёт, что, слушая её, от всех болезней можно поправиться... Вот бы послушать!..
     Время приближалось к сумеркам, и радуница затихала. Все реже я реже слышались голоса песнопений, но как хорошо было слушать их в эти еще не угасшие пасхальные сумерки.
     — Христос воскресе из мертвых...

Источник: В. А. Никифоров-Волгин "Дорожный посох". Изд. Сретенского монастыря. Москва, 2003 г., с. 81-85.